ГУМАННОСТЬ

от лат. humanus — человечный] — одно из базовых личностных качеств, характеризующееся наличием отчетливо выраженной системы социальных установок индивида и его готовностью к действенно-эмоциональному сочувствованию в рамках общения и взаимодействия со всем живым и «природным», которое при этом имеет для субъекта глубокий содержательно-личностный смысл. Психологическое наполнение гуманности проявляется в обстоятельствах реальной поведенческой активности и в системе переживаний личности, прежде всего, в форме действенной групповой эмоциональной идентификации, альтруизма, феноменов сочувствия и сорадования, готовности взять на себя избыточный груз ответственности в условиях совместной деятельности, сверхнормативной активности. Гуманность как стержневая личностная черта обусловливает проявление субъектом так называемого «поддерживающего поведения», задает логику недвусмысленного принятия общечеловеческих моральных норм и ценностей как своих индивидуальных ориентиров в жизнедеятельности. Гуманность в самом широком смысле этого термина предполагает признание реальной субъектности и соответственно своеобразной «личностности» не только за другими людьми вне зависимости от их возраста, национальности, расы, пола, вероисповедания и т. д., но и за всем живым, «природным». Несколько десятилетий назад вряд ли можно было бы подтвердить подобный вывод конкретными экспериментальными данными, но сегодня целый ряд проведенных в рамках экологической психологии эмпирических изысканий может служить доказательством справедливости этого ранее гипотетического положения (С. Д. Дерябо, Н. В. Кочетков, В. И. Панов, В. А. Ясвин и др.). Еще на одном моменте в этой связи следует остановиться особо. Достаточно длительное время психологические исследования гуманности и гуманных отношений в рамках малой группы строились по схеме изучения механизмов, прежде всего, сочувствия и даже, более того, сострадания. Практические психологи в этом плане отталкивались от конструкта обыденного сознания «друг познается в беде». Правда, мало кто допускал в своей исследовательской схеме возможность, например, таких мотивов, как «хорошо, что это произошло не со мной», «посмотрите, какой я хороший» и т. д. личности, проявляющей деятельное сострадание. Конечно, сорадование существенно более наглядное, а в экспериментальном плане более «чистое» проявление гуманности. Другое дело, что несомненно именно будничное, обыденное, повседневное соучаствование в условиях совместной деятельности и общения является самым верным признаком подлинно гуманных взаимоотношений между людьми. Имеет смысл подчеркнуть, что гуманность и гуманное отношение по-разному проявляются на поведенческом уровне и по-разному содержательно насыщенны, когда речь идет о группах разного уровня социально-психологического развития. Свою психологически наиболее насыщенную форму и глубокое содержание гуманность получает в группах высокого уровня развития типа коллектива и в поведенческом плане проявляется как коллективистская (действенная групповая эмоциональная) идентификация, а в группах низкого уровня развития, например, в диффузных, ограничивается отношениями типа «симпатия — антипатия».
Представление о гуманности как о важнейшей детерминанте прогрессивного развития личности и общества не только отчетливо рефлексировалось в психологии, но и послужило идейной основой для создания целого ряда самостоятельных психологических школ. В классической социальной психологии наибольшее внимание уделялось такой форме проявления гуманности как альтруизм. Под альтруизмом традиционно понимается «...мотив оказания кому-либо помощи, не связанный сознательно с собственными эгоистическими интересами»1. Данный критерий — отсутствие сознательных эгоистических интересов — является определяющим и для иных форм проявления гуманности. Оказание помощи, поддержки, сочувствия «ближнему», основанное на правиле «взаимного обмена», либо ожидании вознаграждения от третьих лиц, не может рассматриваться как проявление подлинной гуманности, даже если оно носит масштабный характер (например, крупное пожертвование в благотворительный фонд) и, более того, связано с угрозой для жизни того, кто такую помощь оказывает (сотрудник правоохранительных органов, добровольно вызвавшийся вести рискованные переговоры с террористами, захватившими заложников в расчете на то, что данный поступок будет способствовать продвижению по службе, руководствуется эгоистическими мотивами, хотя это отнюдь не снижает объективной социальной ценности его действий).
Надо сказать, что в современной социальной психологии достаточно распространенной является точка зрения, согласно которой даже за внешне бескорыстным и совершенно неизбирательным оказанием помощи обычно кроется эгоистический мотив, связанный с внутренним самовознаграждением, либо снижением дистресса и избеганием чувства вины.
Д. Майерс иллюстрирует данную точку зрения историей, рассказанной биографом А. Линкольна Ф. Шарпом. Как-то, путешествуя в карете и разговаривая со своими спутниками, А. Линкольн, «после того, как ... привел доводы в пользу того, что эгоизм толкает на совершение всех хороших поступков, ... обратил внимание на то, что свинья, мимо которой как раз проезжала карета, производит ужасный шум. Ее поросята упали в пруд и тонули. Линкольн попросил кучера остановиться, выпрыгнул из кареты, бросился к пруду и вытащил поросят. Когда он вновь уселся на свое место в карете, его собеседник заметил: “Ну, Эйб, скажите-ка, какое отношение имеет эгоизм к тому, что только что произошло?”. “Да что ты, Бог с тобой, Эд, самое прямое. Я бы целый день не смог успокоиться, если бы проехал мимо и оставил бы бедную свинью волноваться за своих крошек. Я сделал это, чтобы успокоиться. Неужели ты этого не понимаешь?”»2
Безусловно, скрытые эгоистические мотивы оказывают существенное влияние на поведение в целом ряде ситуаций. Однако, как показывает целый ряд социально-психологических исследований, подлинный альтруизм все-таки существует. Обычно он тесно связан с еще одним проявлением гуманности, а именно с сопереживанием другому человеку — эмпатией.
Как отмечает Д. Майерс, «когда мы испытываем эмпатию, мы обращаем внимание не столько на наш собственный дистресс, сколько на страдания других. Подлинное сочувствие и сострадание мотивируют нас помогать другому человеку в его собственных интересах. Такая эмпатия возникает естественным путем. Даже младенцы одного дня от роду начинают плакать сильнее, когда слышат, как плачет другой ребенок. ... Похоже, мы появляемся на свет с врожденным чувством эмпатии»3.
В начале 80-х гг. прошлого века в США под руководством Д. Батсона была проведена серия экспериментов, направленная на выявление «удельного» веса гуманистических и скрытых эгоистических мотивов поведенческого акта: «Чтобы отделить эгоистическое стремление к уменьшению собственного дистресса от альтруистической эмпатии, исследовательская группа Батсона провела изучение того, что вызывает эмпатию. Затем исследователи обратили внимание на то, будут ли встревоженные люди уменьшать собственный дистресс путем уклонения от ситуации или же придут на помощь другому человеку. Результаты последовательно свидетельствовали об одном: эмпатия людей в этом случае увеличивается, они обычно идут на оказание помощи.
Во время одного из экспериментов Батсон со своими коллегами заставлял студенток Канзасского университета наблюдать за молодой женщиной, страдающей от якобы полученного удара электрическим током. Во время паузы в эксперименте явно расстроенная жертва заявила экспериментатору, что в детстве упала на электрифицированную ограду и с тех пор стала чувствительной к ударам электрическим током. Сочувствуя, экспериментатор предложил одной из наблюдавших студенток (истинных объектов опыта) занять место испытуемой и принять на себя оставшиеся удары током. ... Других же заставили поверить, что их участие в эксперименте закончилось, поэтому им в любом случае наблюдать за страданиями женщины не придется. Тем не менее эмпатия возросла. По существу, все эти студентки-наблюдатели готовы были занять место жертвы»1.
Хотя работы Д. Батсона подвергались критике со стороны, в частности, Р. Чалдини и некоторых других социальных психологов, справедливость его выводов находит подтверждение в проявлениях альтруизма в реальных ситуациях, попросту исключающих влияние эгоистических мотивов. Например, в многочисленных случаях самопожертвования солдат ради спасения жизни своих товарищей, имевших место практически во всех армиях мира, или в действиях людей, принадлежавших к разным национальностям и социальным группам, с риском для собственной жизни укрывавших евреев от нацистов.
С точки зрения социально-психологической практики, большое значение имеет тот факт, что подлинно гуманное отношение в целом ряде случаев оказывает сильнейшее позитивное воздействие как на отдельных индивидов, так и на целые группы. Яркий пример такого рода мы находим в известном романе Г. Сенквича «Камо грядеши». Римский трибун Марк Виниций сообщает в письме своему другу Гаю Петронию о следующем, поразившем его случае, произошедшем с ним по возвращении домой после длительного отсутствия. «Когда я ...возвратился к себе, дома меня не ждали. Думали, я в Беневенте и вернусь не скоро, поэтому я застал беспорядок, пьяных рабов за пиршеством, которое они себе устроили в моем триклинии. Явился я неожиданно, как внезапная смерть, и, пожалуй, ее они бы меньше испугались. Ты знаешь, дом я веду твердую рукой, и вот все, как один, упали на колени, некоторые от страха потеряли сознание. И знаешь, как я поступил? В первую минуту хотел потребовать розги и раскаленное железо, но тут меня обуял стыд и — веришь ли? — жалость к этим несчастным; меж ними есть и старые рабы, которых еще мой дед М. Виниций во времена Августа привел с берегов Рейна. Я заперся в библиотеке и там у меня появились еще более странные мысли, а именно: после того, что я слышал и видел у христиан, мне не подобает поступать с рабами как прежде, они ведь тоже люди. А челядь моя несколько дней была в смертельной тревоге — они думали, что я медлю для того, чтобы придумать более жестокое наказание, а я их так и не наказал — потому что не мог! Третьего дня созвал их всех и сказал: «Я вас прощаю, а вы постарайтесь усердной службой искупить свою вину». Они бросились на колени, обливаясь слезами, с воплями простирая ко мне руки, называя меня владыкой и отцом, так что я — говорю это тебе со стыдом — тоже был растроган. ... А что до рабов моих, меня удивило одно. Полученное ими прощение не только не возбудило в них наглость и не расшатало послушание — напротив, никогда страх не принуждал их служить столь усердно, как это сделала благодарность»1. Хотя в данном отрывке и присутствует некоторая гиперболизированность, свойственная художественному произведению, с подобными явлениями, пусть и не в столь яркой форме, сталкивался едва ли не каждый человек, включенный в иерархические отношения, вне зависимости от занимаемой им статусной позиции.
Практический социальный психолог, имея целью максимально повысить уровень социально-психологического развития вверенной его попечению группы, должен учитывать, что ни социально-психологический климат, ни эффективность групповой деятельности не могут быть оптимизированы без учета степени гуманности отношений в реально функционирующем сообществе.